Неточные совпадения
— Прошу покорно, садитесь, а меня извините. Я буду ходить, если позволите, — сказал он, заложив руки в карманы своей куртки и ступая легкими мягкими шагами по диагонали большого строгого стиля
кабинета. — Очень рад с вами познакомиться и, само собой, сделать угодное
графу Ивану Михайловичу, — говорил он, выпуская душистый голубоватый дым и осторожно относя сигару ото рта, чтобы не сронить пепел.
Пушкин сел, написал все контрабандные свои стихи и попросил дежурного адъютанта отнести их
графу в
кабинет. После этого подвига Пушкина отпустили домой и велели ждать дальнейшего приказания.
Вежливый чиновник на первых порах пошел было проворно в
кабинет сенатора; но, возвратясь оттуда гораздо уже медленнее, сказал Крапчику, что
граф болен и не может принять его.
Сенатор, прежде чем Звездкин возвратился в
кабинет, поспешил занять свое кресло, и когда тот, войдя, доложил с несколько подобострастною улыбкой, что Крапчик успокоился и уехал,
граф вдруг взглянул на него неприязненно и проговорил...
Зачем все это и для чего?» — спрашивал он себя, пожимая плечами и тоже выходя чрез коридор и
кабинет в залу, где увидал окончательно возмутившую его сцену: хозяин униженно упрашивал
графа остаться на бале хоть несколько еще времени, но тот упорно отказывался и отвечал, что это невозможно, потому что у него дела, и рядом же с ним стояла мадам Клавская, тоже, как видно, уезжавшая и объяснявшая свой отъезд тем, что она очень устала и что ей не совсем здоровится.
Чиновник опять ушел в
кабинет, где произошла несколько даже комическая сцена:
граф, видимо, бывший совершенно здоров, но в то же время чрезвычайно расстроенный и недовольный, когда дежурный чиновник доложил ему о новом требовании Крапчика принять его, обратился почти с запальчивостью к стоявшему перед ним навытяжке правителю дел...
Граф, желая примирить враждующие стороны, явился к бабушке и застал ее в
кабинете сильно занятою: сидя за кучею бумаг, она составляла проект выдела княжны Анастасии.
Граф, препожаловав с жалобою графини Антониды на Дон-Кихота, застал бабушку уже при конце ее работы, которую оставалось только оформить актуальным порядком, для чего тут перед княгинею и стояли землемер и чиновник. А потому, когда княгине доложили о
графе, она велела просить его в
кабинет и встретила его словами...
Тот, конечно, не отказал ему. При прощанье Тюменев с Бегушевым нежно расцеловался, а
графу протянул только руку и даже не сказал ему: «До свиданья!» По отъезде их он немедленно ушел в свой
кабинет и стал внимательно разбирать свои бумаги и вещи: «прямолинейность» и плотный мозг Ефима Федоровича совершенно уже восторжествовали над всеми ощущениями.
Граф Хвостиков, едучи в это время с Бегушевым, опять принялся плакать.
Извещение о приезде
графа пришло в довольно поэтическую для Домны Осиповны минуту: она сидела в
кабинете у мужа на диване, рядом с ним, и держала его руку в обеих руках своих; взор ее дышал нежностью и томностью.
Граф прошелся несколько раз по
кабинету.
Граф прошел в свой
кабинет; его беспокоило, что скажет Анна Павловна, пришедши в чувство, и не захочет ли опять вернуться в Коровино.
Часов в шесть пополудни, это было в пятницу,
граф, принявши от всех соседей визиты, сам никуда еще не выезжал, — и теперь, отобедавши, полулежал на широком канапе в своем
кабинете.
Между тем
граф только что еще проснулся и сидел в своем
кабинете.
Исправник только вздохнул и, проведя потом мучительные четверть часа, отправился, наконец, в
кабинет, где увидел, что
граф стоит, выпрямившись и опершись одною рукою на спинку кресел, и в этой позе он опять как будто был другой человек, как будто сделался выше ростом; приподнятый подбородок, кажется, еще выше поднялся, ласковое выражение лица переменилось на такое строгое, что как будто лицо это никогда даже не улыбалось.
Граф, не ожидавший этого движения, не успел отвернуться, и глаза их встретились в зеркале. Сапега, не могший удержаться, покатился со смеху. Клеопатра Николаевна вышла из себя и с раздраженным видом почти вбежала в
кабинет.
Иван Александрыч вышел из
кабинета не с такой поспешностью, как делал это прежде, получая от
графа какое-либо приказание. В первый раз еще было тягостно ему поручение дяди, в первый раз он почти готов был отказаться от него: он без ужаса не мог представить себе минуты, когда он будет рассказывать Мановскому; ему так и думалось, что тот с первых же слов пришибет его на месте.
Граф лег на диван и повернулся к стене, Иван Александрыч на цыпочках вышел из
кабинета.
— Меня
граф зачем-то зовет в
кабинет.
— Все будет хорошо! Все будет хорошо! — говорил старик, еще раз обнимая Эльчанинова, и, когда тот, в последний раз раскланявшись, вышел из
кабинета,
граф опять сел на свое канапе и задумался. Потом, как бы вспомнив что-то, нехотя позвонил.
Граф опять прошелся по
кабинету.
Граф дрожал всем телом, ужас, совесть и жалость почти обезумели его самого. Он выбежал из комнаты, чтобы позвать кого-нибудь на помощь, но вместо того прошел в свой
кабинет и в изнеможении упал на диван. Ему все еще слышалось, как несчастная кричала: «Душно! Жарко!» Сапега зажал себе уши. Прошло несколько минут, в продолжение которых криков не было слышно.
— Пойдем, Иван, в
кабинет, — сказал
граф, уходя из гостиной. Оба родственника вошли в знакомый уже нам
кабинет.
Граф сел на диван. Иван Александрыч стал перед ним, вытянувшись.
И графиня без всякого упрека совести согревала Леона нежными поцелуями, когда он, приехав, вбегал холодный в
кабинет ее и если — не было с нею
графа.
Павел Григ<орич> (с холодной улыбкой). Довольно об этом. Кто из нас прав или виноват, не тебе судить. Через час приходи ко мне в
кабинет: там я тебе покажу недавно присланные бумаги, которые касаются до тебя… Также тебе дам я прочитать письмо от
графа, насчет определения в службу. И еще прошу тебя не говорить мне больше ничего о своей матери — я прошу, когда могу приказывать! (Уходит.) (Владимир долго смотрит ему вслед.)
Петр Дмитрич, сердитый и на
графа Алексея Петровича, и на гостей, и на самого себя, отводил теперь душу. Он бранил и
графа, и гостей, и с досады на самого себя готов был высказывать и проповедовать, что угодно. Проводив гостя, он походил из угла в угол по гостиной, прошелся по столовой, по коридору, по
кабинету, потом опять по гостиной, и вошел в спальню. Ольга Михайловна лежала на спине, укрытая одеялом только по пояс (ей уже казалось жарко), и со злым лицом следила за мухой, которая стучала по потолку.
Предводитель, хозяин дома, величаво-толстый, беззубый старик, подошел к
графу и, взяв его под руку, пригласил в
кабинет покурить и выпить, ежели угодно. Как только Турбин вышел, Анна Федоровна почувствовала, что в зале совершенно нечего делать, и, взяв под руку старую, сухую барышню, свою приятельницу, вышла с ней в уборную.
Анна Федоровна, в то время как
граф ходил в
кабинет, подошла к брату и, почему-то сообразив, что нужно притвориться весьма мало интересующеюся
графом, стала расспрашивать: «Что это за гусар такой, что со мной танцовал? скажите, братец».
И человека три дворян, с самого начала бала пившие в
кабинете, с красными лицами, надели кто черные, кто шелковые вязаные перчатки и вместе с
графом уже собрались итти в залу, когда их задержал золотушный молодой человек, весь бледный и едва удерживая слезы, подошедший к Турбину.
И
граф вернулся в залу и так же, как и прежде, весело танцовал экосес с хорошенькой вдовушкой и от всей души хохотал, глядя на па, которые выделывали господа, вышедшие с ним из
кабинета, и залился звонким хохотом на всю залу, когда исправник поскользнулся и во весь рост шлепнулся по середине танцующих.
Граф Любин. Да, да, в ваш
кабинет…
Граф Любин (к Дарье Ивановне). А мы, Дарья Ивановна, еще с вами увидимся… я надеюсь. (Дарья Ивановна приседает.) До свидания. (К Ступендьеву.) Куда идти — сюда? (Указывает шляпою на дверь в
кабинет.)
Ступендьев. Я совершенно с тобою согласен. Я… я остаюсь… я решительно остаюсь, Даша. (В передней раздается голос
графа, который делает руладу.) Вот он. (После небольшого колебания.) В три часа! Прощай! (Бежит в
кабинет.)
Граф Любин (не слушая его). Очень хорошо, очень хорошо… (Идет в
кабинет; за ним Ступендъев, который, уходя, делает какие-то знаки жене. Дарья Ивановна остается в раздумье и глядит за ними вслед. Через несколько мгновений из
кабинета стрелой вылетает Аполлон и убегает в переднюю. Дарья Ивановна вздрагивает, улыбается и опять погружается в раздумье.)
Граф изволит в своем
кабинете распивать ликеры, а сюда не могут дать рюмки!
Когда, по воле Екатерины II, Станислав Понятовский вступил на древний престол Пястов, враждебная нам в Польше и поддерживаемая Францией партия, во главе которой стоял коронный великий гетман
граф Браницкий, обратилась с просьбой о помощи к Версальскому
кабинету. Герцог Шуазель, первый министр Людовика XV, заботясь о восстановлении прежнего влияния Франции на дела северных государств, рад был такому обстоятельству и не замедлил им воспользоваться.
Игра на скрипке и обратила на него внимание
графа, который тоже был музыкант, и притом очень неплохой музыкант.
Граф играл на скрипке в темной комнате, примыкавшей к его
кабинету, который был тоже полутемен, потому что окна его были заслонены деревьями и кроме того заставлены рамками, на которых была натянута темно-зеленая марли.
Граф поклонился и ушел, а директор призвал к себе в
кабинет Ивана Павловича и расспросил его, что с ним говорил министр при представлении.
Граф даже не вошел в комнату, а только постоял в открытых дверях, держась обеими руками за притолки, а когда пьеса была окончена и графиня с Жадовским похлопали польщенному артисту, Канкрин, махнув рукою, произнес бесцеремонно «miserable Klimperei» [жалкое бренчанье (франц. и нем.).], и застучал обоими галошами по направлению к своему темному
кабинету.
Утром в Фомино воскресенье к Владимиру Николаевичу явилась прибывшая накануне в город и остановившаяся в гостинице молодая женщина. После довольно продолжительного громкого разговора в
кабинете, как рассказал слуга
графа, вдруг раздался выстрел. Перепуганный лакей вбежал туда и увидал
графа лежащим на полу и истекающим кровью. Приезжая же барыня стояла посреди комнаты с еще дымящимся револьвером в руках.
Граф прыснул на себя духами из маленького пульверизатора, бросая последний взгляд на себя в зеркало, и, приказав находившемуся тут же, в его спальне, лакею подать себе шляпу и перчатки, вышел через
кабинет и залу в переднюю.
Стоило, конечно, спросить прислугу, но, во-первых, подобные справки унижали его в собственных глазах, и во-вторых, и это было главное,
граф был так пьян, что не мог дать себе положительного отчета, в котором часу он покинул свою жену, сколько времени провел в соседнем
кабинете, и, наконец, когда обнаружил исчезновение графини.
Войдя в
кабинет,
граф приблизился к письменному столу, около которого стоял простой деревянный стул.
Входивший на другой день несколько раз в
кабинет светлейшего Попов застал его около четырех часов дня уже сидевшим за письменным столом. Он осторожно доложил ему о случае с Петровским и повторил свой вчерашний доклад о дуэли между князем Святозаровым и
графом Сандомирским со смертельным исходом для первого и о посещении княгини.
— Подождите немного, зайдите в библиотеку, там найдете разные новые модели и рисунки, — заметил
граф и ушел в свой
кабинет.
Дверь
кабинета бесшумно отворилась, и на пороге ее появился знакомый нам Петр Федорович Семидалов, бывший тогда дворецким петербургского дома
графа.
— Вот почему княжна и эта девушка были так похожи друг на друга, — обратился
граф к князю Сергею Сергеевичу, задумчиво сидевшему в кресле у письменного стола
кабинета, в котором происходил этот разговор.
Разговор оборвался, но Хомутов все-таки отчасти успокоился. В
кабинет вернулась вместе с матерью оправившаяся Талечка и на предложенный уже лично
графом вопрос, вновь выразила свое согласие быть его женою.
— Нет, брось томить меня, говори, что случилось? — повторил
граф Петр Игнатьевич, нервно ходя по
кабинету.
В наступившем переполохе не заметили, как
граф Сандомирский выбежал из
кабинета, а затем из дома.